Находка - Страница 1

К оглавлению

1
I

Тюльпанов присел к столу, жадно ощупывая глазами большой деревянный ящик, полный сырой, грязно-белой земли.

Управляющий тоже сел. Лицо его сияло почтительно и воодушевленно, как у даровитого повара, толкующего барину о прелестях пикантного соуса.

Прошла секунда молчания. Тюльпанов нервно мял пальцами жирные, мягкие, как мазь, комки глины. Он сомневался, брови его хмурились от внутреннего напряжения; факт еще не овладел им настолько, чтобы он мог громко и бурно выразить свою радость. Между ящиком с глиной и богатством лежала пропасть.

— Так вы думаете? — боязливо спросил Тюльпанов, и полное, привычно насмешливое лицо его обратилось в вопросительный знак. — Смешно ведь, а? Земля какая-то… А впрочем… Да-а!

— Несомненно, — авторитетно произнес управляющий, — воочию перед вами убедительнейший аргумент.

— Фаянс! — задумчиво произнес Тюльпанов. — И много?

— Гибель!

— Так что же?! — с маленьким нетерпением заговорил Тюльпанов. — Это ведь… нужно подумать!

— А то как же?! — радостно закричал управляющий, и его крохотный пунцовый рот брызнул слюной. — Конечно, подумать!.. Хотя думать вам что же особенного? Деньги нужны.

— Деньги! — сомнительно протянул Тюльпанов. — Вот то и скверно, что для денег всегда деньги нужны.

Оживление его погасло.

Почти враждебно, но еще любопытными глазами смотрел он на неприглядную глину, вокруг которой суетились туманные представления о фабриках, машинах и снежно-белой посуде. Все это казалось хлопотливым, громоздким и выдуманным. Управляющий все время вертелся как на иголках. Последние слова Тюльпанова пришпорили его хлопотливую, увлекающуюся натуру.

— Позвольте, что же вы хотите еще? — волнуясь, спросил он. — Я знаю ведь, в общем, ваше теперешнее состояние; ну — денег нет, ну — заложено. А третью закладную нельзя? А долгосрочная аренда — фунт изюма? А занять — свет клином сошелся? Да не будьте вы этой глиной, милостивый государь! Вам, как говорится в известных кругах общества, пофартило! Пользуйтесь!

Тюльпанов достал из перламутрового ящика гаванскую сигару и стал ее закуривать. Пальцы его слегка вздрагивали.

— С одной стороны, — нерешительно начал он, — я разделяю ваш энтузиазм и согласен, что… Но масса вопросов: деньги, кредит, рабочие руки, машины… а?

— Акции, — коротко бросил управляющий. — Акции!

Тюльпанов встал.

— Я поеду.

Управляющий взял шляпу.

— Но, — он поднялся на цыпочки, помахивая указательным пальцем, — у вас сотни тысяч, прошу помнить. — И в тот же момент лицо его просияло благодушным деловым выражением. Он церемонно поклонился и вышел.

Прикинув мысленно необходимую сумму, Тюльпанов рассеянно усмехнулся и тотчас стал думать о других, более неотложных делах. Дочь Лидия требовала из Петербурга денег. Ее изящные письма курсистки хорошего тона говорили об этом между строк, вскользь, сдержанно и настойчиво. Платить рабочим, платить за стекла для парников, выбитых прошлогодним градом. И масса мелких расходов — ремонт белья, конюшни, выписка грушевых дичков, семян, весенний костюм младшей дочери — все это свертывалось в один плотный пакет векселей и счетов.

II

На веранде, в тени весенней листвы, младшая дочь Тюльпанова, Зоя, рассказывала штабс-капитану:

— У меня бывают дни скверного, прескверного настроения… Знаете — душа как будто закутана паутиной, с черным мохнатым пауком внутри, и боишься двигаться, боишься обратить на себя внимание этого черного паука… Делаешься слабенькой-слабенькой!

— Хо-хо! — сказал, делая смеющееся лицо, штабс-капитан. — Это, как говорится у нас, плюм-похондрия!

— Плюм! — мило удивляясь, сказала Зоя. — Почему же плюм?

— Случайность. Был у нас, в шестой роте Плюм, поручик Плюм — он того… застрелился. Ну, так он страшно скучал перед смертью, а застрелился от несчастной любви. Не выдержал.

— Не выдержал, — тихо повторила Зоя, роняя руки вдоль тела и устремляя взгляд в предвечную глубину сада. — Не выдержал! Это была молодая, чистая, тоскующая душа… его не поняли.

— Да вы думаете что? — воскликнул штабс-капитан. — Любви не выдержал? Ничего такого, уверяю вас, не было. Просто поддразнивали его, в пьяном виде угораздило его как-то сказать: «А я застрелюсь». Ну вот и пошло… Скучно, знаете. Кто ни увидит: «Плюм, а стреляться?» Он потом привык даже так, что обижаться перестал. Но все-таки застрелился.

Зоя промолчала; разговор принимал нежелательное для нее направление. Офицер нравился ей, хотелось полунамеков, раздражающей игры, туманных недосказанностей, лишенных всякого смысла и полных столь приятного для женщин нервного напряжения.

— Ах, тоска, тоска! — вздохнула она, облокачиваясь на перила веранды перед самым лицом Зуева. — И нервы шалят… Ночи такие душные.

«Замуж хочется, — машинально подумал Зуев, рассматривая крепкую фигуру девушки. — Да она совсем ничего… Разорены… Свяжись… жалованье…» — мелькнуло у него в голове, мешаясь с мыслями игривого свойства, далекими от меркантильных расчетов.

«А ну, — решил он, приготовляясь заговорить. — Не стоит!»

— Михаил Ильич, — сказала девушка, — хотели бы вы быть рыцарем?

— Рыцарем? — Зуев перекосил брови и сморщился. — Конечно… хотя этот род вооружения устарел. А что?

— Я люблю все мужественное, храброе, выносливое… В вашем лице есть что-то индийское… И мне кажется, что вы совсем иной, чем… кажетесь.

— Хо-хо! — сказал Зуев. — Да ничего такого особенного. Впрочем, в душе каждого человека… Я гимназистом стихи писал, — неожиданно закончил он и густо побагровел.

1